— Александр Андр… Александр Андреевич? Ну и имя у вас, батенька, язык вывихнуть можно…
— Можно, — с некоторым облегчением подтвердил Зотов, ждавший вечного «как Чацкий». Ему вдруг стало легко и радостно от дурацкого положенья, в которое они оба попали, и неожиданного разговора с этим чужим человеком.
— Я неспроста осведомился о вашем имени, — обстоятельно продолжал товарищ Зотова по несчастью. — По моему мнению, всякое имя обязывает. Александр и Андрей, андр-андр — сложное, редкое соединение. «Муж», да дважды! Оно от вас требует твердости, оригинальности, а то и величия на классический манер. У меня имя поскромнее. Кстати, позвольте представиться: Иван Михайлович Корф.

Нашарив наугад протянутую руку, Зотов от души её пожал, бормоча приличествующее:

— Рад, рад знакомству, — и рассмеялся. — Но до чего нелепо! Неужели швейцар совсем ушёл?

Свет уличного фонаря, удержанный опаковым стеклом двери, стоял в коридоре зыбкой призмой со скважиной по форме букв, с испода глядевших чёрной зубчатой невнятицей. Зотов снова подёргал ручку.

— И звонок с той стороны, — заметил Корф. — Однако какова ирония. Похоже, заночуем мы с вами в казённых креслах в вестибюле.
— Да впотьмах, — тоскливо добавил Зотов. — Даже спичек нет. У вас, часом, не найдётся?
— Вообразите, бросил курить неделю назад. Как раз по распоряжению доктора Бельского. И бдительная дочь, так сказать, изъяла у меня и папиросы, и спички. Все карманы проверила, как назло, — Корф шумно вздохнул. — При твоей, говорит, грудной жабе курить — самоубийство.

Зотов с участием покивал, потом вспомнил, что в темноте его собеседник этого не оценит, и издал род сочувственного мычания, ощущая всегдашнюю досаду от своей неловкости в простых и естественных между людьми разговорах.

— Хотя я вам, Александр Андреевич, так скажу: нет у меня никакой жабы. Да и бессонница у меня от кошмаров. Много лет мучаюсь, а после Крыма и вовсе…

Судя по шороху, Корф махнул рукой.

— Снится, представьте себе, что у меня пониже груди растёт дерево, вроде фруктового. Разворотит все рёбра, пройдёт корнями спину, лежу, не могу вдохнуть, считаю на ветках эти проклятые то ли персики, то ли сливы, и умираю. Тут и проснусь обычно: сердце колотится, одышка, хоть плачь… а доктор смеётся, говорит, всё от жабы. Да ведь оно не первый год так, оно с малолетства. Дочь меня даже к новомодному специалисту водила, она у меня прогрессистка, очень интересуется всяким эдаким. Помотал перед глазами пальцем, вопросы задавал разные, сказал: надо работать, случай сложный, детская травма… денег взял немерено, разбойник!..
— И как, помог? — кашлянув, осведомился Зотов.
— Помилуйте, шарлатанство же, — отозвался Корф. — Спрашивал зачем-то про мамашу-покойницу, про отца, царство ему небесное. А какое, скажите, отношение к моим кошмарам имеет то, что мамаша была бережлива до скупости, всё у неё в хозяйстве было по счёту? И что отец нас не порол, а подсмеивался только да подразнить любил? Пустое…

Зотов мучительно искал, что ответить, но в этот миг наверху что-то щёлкнуло, загорелись круглые лампы по обеим стенам, стекло в двери схватилось крепкой белизной: явился с извинениями швейцар, перекинул, громыхнув цепью, рассыпчатую связку ключей, нашёл требуемый и выпустил узников на волю.

— Ну что, Александр Андреевич, в подземку? — спросил Корф, шагнув с крыльца.
— Увольте, — отвечал Зотов, промаргивая дробный след напольной плитки на раненной светом сетчатке. — Я возьму такси.
— Шикуете, батенька! — насмешливо протянул Корф. — А я уж пойду, прощайте. Даст бог, свидимся.

Шикую, усмехнулся про себя Зотов. Воображение, недобрый киномеханик, тотчас пустило перед ним по внутренней стенке лба грохочущий в чёрной норе створчатый ящик поезда, так что Зотов стиснул кулаки до боли в плечах и коротко мелко задышал, как учил доктор Бельский. Гром, темнота, хлопает дверь — трус, трус, сиди в шкапу за то, что ты трус. Детская травма, говорите?.. Зотов на мгновение пожалел, что не спросил у Корфа фамилию новомодного специалиста, потом с усилием, как положено, выжал из себя воздух, дождался горячего покалывания в пальцах — и пошёл к ярко освещённому углу, где гуськом стояли у отеля таксомоторы.

©Екатерина Ракитина, 2015.